Телестерион [Сборник сюит] - Петр Киле

Н и к о л а й. Ну, хорошо. Я учредил санкт-петербургское генерал-губернаторство для него; я назначил министром внутренних дел Булыгина по его предложению; ему все мало, пишет мне почти ежедневно.

Т р е п о в (входя, без церемоний). Ваше величество! Я осмеливаюсь вас беспокоить лишь потому, что ход событий ныне чрезвычайный. Высочайшие акты от 18 февраля 1905 года, воспоследовавшие после известных происшествий, — указ, рескрипт и манифест, вместо успокоения, в виду бросающихся в глаза противоречий между ними, возбуждают недоверие и все усиливающиеся протесты.

Н и к о л а й (с улыбкой). Бросающиеся в глаза противоречия в актах, подписанных мною, одной и той же рукой?

Т р е п о в. В указе обещано рассмотреть предложения о государственном благоустройстве; в рескрипте на имя министра внутренних дел Булыгина предписывается привлекать избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предположений. Спрашивается, о каком государственном благоустройстве речь? С участием народных представителей? Это приветствуется обществом как обещание Конституции, но тут же рядом — в манифесте звучит призыв к искоренению крамолы и к укреплению истинного самодержавия и объявляются злоумышленными вождями мятежного движения те, кто желает учредить новое управление страною на началах, отечеству нашему не свойственных.

Н и к о л а й (рассмеявшись). Где же тут противоречия? Они в умах.

Т р е п о в. Да Булыгин с поручением вашего величества привлекать избранных от населения к обсуждению законодательных предположений оказывается во главе мятежного движения.

Н и к о л а й (с удивлением). Если он будет слишком уж стараться, пожалуй.

Т р е п о в. Ваше величество! К несчастью, высочайшие акты, призванные внести успокоение в обществе, обнародованы в дни нашего тяжелейшего поражения под Мукденом, и брожение в стране нарастает с каждым днем. Я не говорю уже о забастовках рабочих, о митингах. Все возбуждены. Даже художники умудрились составить такую резолюцию, что я не знаю, как с ними поступить, в целях искоренения крамолы.

Н и к о л а й (хмуро). Художники? И много их у нас?

Т р е п о в. Подписались под резолюцией много больше ста человек.

Н и к о л а й. И чего они требуют?

Т р е п о в (вынув бумагу, читает). "Мы, как художники, по натуре своей воспринимая впечатления от жизни во всех ее разнообразных проявлениях, с особенной ясностью видим всю силу бедствий, переживаемых родиной, и глубоко чувствуем опасность, грозящую нам еще неизмеримо большими бедствиями, если администрация будет затягивать дело реформы и ограничится репрессиями. Поэтому и мы присоединяем наш горячий голос к общему хору нашей искренней и мужественной интеллигенции, видящей мирный исход из гибельного современного положения только в немедленном и полном обновлении нашего государственного строя путем призыва к законодательной и административной работе свободно выбранных представителей от всего народа. Осуществление же этой задачи возможно лишь при полной свободе совести, слова и печати, свободы союзов и собраний и неприкосновенности личности."

Н и к о л а й. Довольно! Вы увлекаетесь, генерал.

Т р е п о в. Опасности можно избежать, государь, только глядя правде в глаза. В моем распоряжении достаточно сил и средств, чтобы подавить выступления студентов и рабочих, но смуту в умах людей подавить невозможно, можно лишь усилить ее, если не найти мирного исхода. И прежде всего на Дальнем Востоке, государь. Войска вскоре понадобятся здесь, для усмирения, когда смута перерастет в мятеж.

Н и к о л а й. Ну, ну. Ты умеешь напугать и вселить надежду. А среди подписавшихся, небось, и Серов?

Т р е п о в. И Серов, государь. Он ведь вышел из Академии художеств как действительный член, вместе с Поленовым, заявив против великого князя Владимира Александровича, что президент Академии и командующий войсками 9 января несовместимы в одном лице.

Н и к о л а й. Какой умник! И вообще нахал.

Т р е п о в. Барон Фредерикс говорит, что ваше величество и слышать не хочет о Витте, о том, чтобы именно его направить на переговоры о мире с Японией. Это дело крайне неприятное и трудное, однако же мир нам нужен, чтобы избежать худших бедствий. Никто не справится, если не Витте; но с кого же и спросить, если дело провалится?

Н и к о л а й. Думаю, вы с бароном приглашены к обеду. Идемте. О Витте не упоминать.

Т р е п о в. Но императрица, скрепя сердце, согласилась с доводами барона.

Н и к о л а й (с облегчением). С доводами барона, который, даже читая по бумажке, заговаривается? Бедный старик! Он бывает незаменим. (Задумывается.) Мы с ним много спорили. Я говорю о Витте. Он накаркал войну. Пусть-ка заговорит этих макак!

Т р е п о в (рассмеявшись и вытягиваясь). Простите, государь!

7

Москва. Квартира Андреевой М.Ф. и А.М.Горького на Воздвиженке. Мария Федоровна в маленьком кабинете рядом с гостиной.

        М а р и я  Ф е д о р о в н аПишу сестре и словно бы с детьмиПереговариваюсь, как бывало,С утра, в часы досуга, до уроков,Счастливая, не ведая о счастьеПростых забот и лучезарных дней,Что ныне кажется всего лишь грезойДевичества и юности моей.И вдруг движенье за окном и крики,И возглас радостный: "Студентов бьют!"Ужасно. Вот тебе Татьянин день.

Входит Липа.

                 Л и п аТы репетируешь? Слова уж оченьЗнакомы, но с какой же это пьесы?

        М а р и я  Ф е д о р о в н аАх, не играю я. Здесь жизнь моя.Студенческая сходка. Это в праздник.Нет, пей, гуляй, но рассуждать не смей.Казаков насылают на студентов —Нагайками пройтись по головам…И аресты, и высылки в СибирьВсех тех, кто выразил протест хоть как-тоЗа честь свою, теснимый лошадьми.

                 Л и п аДа, помню, как забегала в слезахКрасавица-актриса хлопотать…

        М а р и я  Ф е д о р о в н аВпервые горе мне стеснило грудь,Да так: я обезумела, пожалуй,И обратилась в хлопотах своих —К кому же? Да, зачинщику расправы."О генерал! Повинна юность в чем?Какое преступленье совершила?"Болеть душой за будущее наше —Забота беспокойная и счастье,И тем нежданней бедствия, что властьБезумно множит, как родитель-изверг,Нагайкой добиваясь послушанья.С каким злорадством выслушал меняВиновник беспорядков, усмирительВ одном лице; он думал, победил,Навеки водворил в первопрестольнойПорядок благостный, угодный Богу,То бишь царю; он взял его к себе, —А дядя поплатился за кого,Ему и невдомек? Найти опоруВ ничтожестве со страшными глазами?

                 Л и п аКак заливалась ты слезами, помню…      (Разносится звонок, она уходит.)

        М а р и я  Ф е д о р о в н аОдна ли я? В Москве была ль семья,Где слез не пролили, хотя бы в тайне?На сцене я еще держалась, верно,Да публика внимала, затаивДыхание; но нервы никуда;Приду к себе, и слезы в три ручья.Казалось, сил уж нет, но невозможноСпектакль отменить; пора на сцену,И снова я Ирина, юность, грезыИ взрослость, и усталость до тоски,Так жизнь пройдет. Зачем? И почему?Что давит жизнь, цветущую, как май,Среди трущоб и в роскоши дворцов?Мне удалось отбросить то, что давит,По крайней мере, я свободна, да,Среди рабов труда и роскоши,Единой цепью скованных от века.

В гостиной Серов, выходит Горький; Липа возвращается.

                   Л и п аПришел Серов, и Горький занял позу…Ах, ничего, поплачь, а то в глазах,Как в небе чистом выше облаков,Нависших низко, молнии сверкают, —Гроза сухая — мне страшнее слез.

        М а р и я  Ф е д о р о в н аПоплачу — станет легче, как бывало?О, не теперь, уж слишком много горя!Но есть отчаянная радость в нем.Благословленная свобода! Это —Как небо и земля в весенний день,С могучим ледоходом на реке,И все в движении под вешним небом —Дома, дворцы, чертоги богачейИ темные окраины рабочих,Где труд вселенский, как предверье Ада,Хотя в церквах им обещают Рай.Да есть ли Правда на земле, иль в небе?Нет, ныне я не плачу. Не дождутся.Глупа была. Прошло всего два года.Два года? Но каких! Вся жизнь в РоссииПеременилась, к худу иль к добру?Как гнет растет, но и свобода тоже.Брожение выходит через край.Как море в бурю, грозная стихия,Из недр ее и вышел мир земной,Неведомое новое пред нами…

                  Л и п аМир светлый, чистый, как в глазах детей,И верится легко нам после мук?

        М а р и я  Ф е д о р о в н аКак хорошо: не нужно все таитьсяОт той, что облегчает мне заботыО доме; добрая душа, ты с нами;А сестры мало что и знают, кромеМоих концертов в пользу всех гонимых.

                   Л и п аНу, этим ныне все увлечены.

         М а р и я  Ф е д о р о в н аДа, да, но только здесь уж не игра,Запахло всюду порохом и кровью.Ну, словом, коль меня засадят илиСошлют куда, ты сестрам расскажи…Тут нет вины Алеши, я сама —Еще до встречи с ним, еще до сценыВступила я на путь, каким РоссияДавно идет, еще от декабристов,К свободе, к новой жизни, к высшей правде.

В гостиной Серов за мольбертом, Горький на диване.